Жизнь американского безработного, при всех ее недостатках, все же подвержена здоровому авантюризму. Поэтому нет ничего удивительного, что, прочитав объявление о наборе начинающих лысеть, белых, среднего роста, располагающих к себе индивидуумов для съемки в рекламе телефонной компании AT&T, я откликнулся и позвонил по указанному номеру. Со мной разговаривали любезно, но сдержанно. Конечно – работа-то непыльная и хоть временная, но оплачивается неплохо, а одних только программистов вон сколько уволили за последнее время... Кто из них не начал лысеть, пусть первый бросит в меня камень.

– Вообще-то у вас заметный акцент, – колебались на той, дальней от меня стороне телефонного провода, – но попробовать можно. Вам и говорить-то ничего не придется, ладно, приезжайте. Если вас возьмут, мы получим десять процентов комиссионых, остальное – ваше.

Агентство находилoсь в центре города, прямо на Times Square. Девушка в строгом, но коротком платье уже ждала меня.

– Что будете читать, – сразу спросила она, – Шекспира?

– Конечно, Шекспира, – согласился я.

Память у меня, ясное дело, не такая, как пятнадцать лет назад, когда я претендовал на скромную должность консультанта-программиста, но все-таки основные переживания шекспировских героев мне близки, и от текста я не так уж отошел. Я понял, что если буду показывать свою шекспировскую страсть силой голоса, то вряд ли произведу хорошее впечатление, даже с учетом того, что компания AT&T переживает не лучшие времена. Я решил делать длинные паузы между словами, и даже буквы слов растягивать, будто сдерживая мучительные обстоятельства жизни, – но на самом деле их как бы усугубляя для слушателя.

Вначале девушка в юбке смотрела в окно, на Times Square, потом принялась делать какие-то заметки в блокноте, а к концу моего монолога, когда страдания разлученного с любимой человека стали невыносимы, глядела на меня в упор, и в уголках глаз ее сияли слезы.

– Спасибо, – сказала она, комкая платочек. – Я просто поражена. У вас какое образование?

– Техническое, – сказал я. – Правда, я выступаю иногда в библиoтеках с чтением своих произведений.

– Я вам пока ничего больше говорить не буду, – девушка тоже волновалась, – я вам просто дам телефон своего начальника, не того, который надо мной, а того, который над ним, и вы ему позвоните...

Девушка подошла к стеллажам, встала на цыпочки, чтобы достать с верхней полки визитную карточку начальника, и платье ее приподнялось – что никакого значения, понятно, не имеет, но если оно приподнялось на самом деле, то почему бы об этом не написать? Достала с верхней полки – значит, не для каждого ей прихoдится залезать туда.

– Позвоните завтра ровно в одиннадцать пятнадцать, – сказала она, – только без опозданий. Он очень занят. Позвоните – что вы теряете? Такие люди, как вы, нечасто попадаются. Особенно в вашем возрасте. Акцент – это не страшно, в случае чего уберем. Это какой акцент, нигерийский?

– Я родился в России, – сказал я.

– Там знают Шекспира?

– Практически все знают. А Отелло, можно сказать, национальный герой.

Мы расстались с девушкой максимально, насколько позволяло ее официальное положение, тепло. Я вышел, а кто-то другой вошел в комнату вместо меня.

А меня еще предупреждали, что это может быть жульничеством. Ничего подобного: солидная контора, поставляющая людей для массовки, но занимающаяся и более серьезными делами. Стол, стулья, цветок на подоконнике, смотрящий прямо нa Times Square. На стене – телевизор: запись, где известные и неизвестные актеры благодарят агентство за помощь. Десять процентов комиссионых – это весьма умеренно. Вот список популярных шоу, вот реклама АТ&Т, вот потенциальная роль русского спившегося интеллигента... Девушка сказала, что никаких гарантий пока нет, но свои рекомендации она сообщит большому начальству незамедлительно.

Я стоял нa Times Square и иронизировал над собой. Конечно, артистом я никогда не стану, но получить лишние две или три сотни долларов сейчас очень не помешает.

Ровно в одиннадцать пятнадцать я позвонил начальнику. Все утро я готовился к разговору. Я решил прочитать ему перевод моего юмористического рассказа – и тренировался. Какие-то особенно сложные слова – Corollary, Gutenberg – я произносил вслух десятки раз, чтобы в моем произношении они были как можно больше похожи на слова, произносимые онлайн словарем Вебстера.

Большой начальник был человеком занятым. Я успел произности только первое Corollary, практически больше ничего, и начальник сказал, что нам надо встретиться, и как можно раньше. Он говорил быстро, с энтузиазмом, перебивал сам себя. 

– Приезжай ко мне прямо сейчас. Диктую: Голливуд, улица Цветочков-Лютиков...

– Подождите, – говорил ошарашенный я, – я в Нью-Йорке, недалеко от Times Square.

– Отлично, – говорил он, – у меня уже есть билет на самолет. Твой нигерийский акцент и рекомендации моей помощницы добавляют пикантность...

– Я простой американский программист, – говорил я, глотая невидимые миру слезы. – Я и думать не мог... В первом классе я вышел к доске читать наизусть стихотворение Некрасова и замолчал, не смог вымолвить ни слова...

– Прочти, прочти Некрасова...

– А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб? – путался я, но начальник Голливуда, подхваченный нашим общим волнением, не замечал этого.

– Я тридцать пять лет в этом бизнесе, – говорил он, – и вот наконец я встретил тебя...

– Мы встретимся, не знаю где и как, – читал я.

– Я вылетаю, – говорил он, – мы тебя будем использовать на постоянной основе. АТ&Т– они обойдутся без тебя. У меня много чего есть более подходящего.

Наконец мы взяли себя в руки.

– Давай сделаем все как следует, – сказал он.

– Давай, – согласился я.

– Мы сделаем тебе портфолио. Хорошие, качественные фотографии тебя: в профиль, анфас, сверху, снизу... за письменным столом, полуобнаженным в ванной...

– Может быть, лучше на кухне и в костюме? – я посмотрел на себя в зеркало.

– На кухне тоже, – сказал он. – Но в ванной обязательно. Я получил ре-ко-мен-да-ции от своей сотрудницы.

«Но как же она все заметила, – подумал я. – Вот что значит профессионал».

– Записывай номер телефона, – сказал он. – Специальное фотоателье. Они все сделают как надо. Джулия Робертс была довольна, Каприо только пару снимков заставил переделать. Но если тебе ракурс не понравится – звони сразу мне. Я умею с ними разговаривать.

Номер я записал, но тут же запомнил его наизусть. Подумать только – сегодня я американский безработный, а завтра...

– За все снимки триста долларов, – сказал мне сотрудник ателье.

О деньгах я как-то не подумал и поблагодарил молча.

Я повесил трубку, и тут же перезвонил голливудскому начальнику. Я надеялся, что он еще не уехал в аэропорт. Я не хотел сам тратить триста долларов и надеялся, что он сможет оплатить начало моей новой деятельности по своим каналам, оформив это как выгодную инвестицию.

Я начал издалека.

– Триста долларов... Может быть, в настоящее время такой шаг с моей стороны не является необходимым...

– Хорошо, – буркнул он. – Мы будем использовать тебя в массовке.

И повесил трубку.

Так что если кто увидит скоро какой-нибудь популярный фильм, где в массовой сцене покажут человека, лицо которого все же будет не видно, – то, вполне возможно, этим человеком буду я.

Десять процентов – это комиссионные совсем небольшие, согласен. Но от фотоателье ребята c Times Square, думаю, имеют двадцать, а то и все тридцать.