Тщедушный был фраерок, лет с виду сорока, а то и под пятьдесят. Скучный и чем-то озабоченный. Он чаще всего дома сидел. А вечером выходил на балкон покурить и с балкона кричал: 

– Да пропади оно все пропадом! 

Не объяснял, что имеет в виду. Любимый крик обрывал. На самом интересном месте. 

А под ним, этажом ниже, как раз жил бандит. Главный пахан конобеевской группировки. Этот бандит был очень нервный, вспыльчивый уголовник. В нем вся кровь закипала, когда тот мужчина по вечерам с балкона кричал. Он даже раза три от ужина отрывался, от утки с яблоками. А еще один раз – от Амадея Моцарта оторвался, которого под эту утку слушал. Сильно расстраивался оторванный пахан! 

Весь красный, в туфлях и в сюртуке выходил из своей огромной бандитской квартиры, чтобы крикливого жильца предупредить. 

А тот не унимался. Он еще чаще стал с балкона орать: 

– А пропади оно все пропадом! 

Вот на него бандиты и наехали. Из конобеевского формирования. Им их пахан по­звонил. Расстроенным голосом. Он им сказал: 

– Три раза от ужина отрывался. Моцарта, тварь, слушать мешает. Я требую, братва! Настаиваю! Наедьте на шумного господина. 

Ну, пять человек и наехали на мужчину. Пятеро отборных конобеевцев. Впятером они приехали к нему домой, сели у него в кухне и сказали: 

– Ты, дядя, хоть знаешь, кто под тобой утку кушает под звуки небольших произведений Амадея Моцарта? 

– А мне на кой знать? – сказал им этот мужчина. 

– Это как так – на кой? – удивились бандиты. 

– А вот так. Мне это для чего знать, когда все вокруг и так пропадом пропадает?! 

Тогда бандиты взяли этого мужчину и побили его сперва об шкаф, затем об стулья, а после стали бить его об балконную дверь. Потом говорят: 

– Ты, мужик, гляди! Если пахан наш нам на тебя еще раз в группировку пожалуется!..

Три месяца пролежал мужчина в состоянии грогги и комы. Все думал про этих бандитов, которые на него наехали. 

А также о том, что вот теперь ему всю мебель придется чинить. Короче, он жизнь у сме­рти отвоевывал. Медленным темпом. А как окончательно отвоевал и шкаф со стульями на ноги поставил, так снова ве­чером на балкон вышел и зычно заорал: 

– Да пропади оно все пропадом! 

И тогда в пахане, который внизу проживал, кровь закипела, и нервы сдали его. Он сперва яблоки из утки по комнате разбросал, а потом почему-то подумал, что вся его жизнь давно уже под откос катится. Друзей у него, кроме бандитов, никаких нет. А все, что нажито, имеет запах пороховых перестрелок и вкус поддельной «Хванчкары». А по весу равно цистерне левой нефти… Короче говоря, он в туфлях и в сюртуке вышел на балкон и сказал в вечернем воздухе нашего городка: 

– А ведь и то правда! Пропади оно все пропадом! 

После чего позвонил в группировку и потребовал снять его со всех должностей: уголовника и главного пахана. Жизнь свою дальнейшую решил прожить в бедной честности. И весь остаток ее по­святить Моцарту Амадею и многочасовому ежевечернему его прослушиванию. 

Он и теперь так живет. 

А на того мужчину конобеевские еще раз пять наезжали. 

А потом бросили. Взять с него было нечего. Кроме шкафа, трех стульев и той двери на балкон...